«Если я что-то скажу против президента, да отнимется язык мой»

Коррупция, культ личности, блокировка интернета: читатели «Медузы» рассказывают о своей жизни в Туркменистане

14 ноября «Медуза» опубликовала материал о том, как устроены политика, экономика и общественная жизнь в самой закрытой стране мира — Туркменистане — и что там происходит сейчас. Тогда же мы предложили читателям, которые живут в Туркмении или бывали там недавно, рассказать о личном опыте пребывания в этой стране. Нам написали около 50 человек; ни один из них сейчас в Туркменистане не живет — некоторые уехали несколько лет назад, другие ведут там бизнес или поддерживают связи с тамошними родственниками. Константин Бенюмов поговорил с пятью людьми, написавшими в «Медузу», и узнал, какой они увидели жизнь в Туркмении.

Имена некоторых собеседников «Медузы» изменены по их просьбе — из-за опасений за судьбу родственников, живущих в Туркмении.

Александр
32 года, живет в России

Я родился в столице Туркменистана, Ашхабаде, в 1986 году. Учился в обычной городской школе, фактически она была поделена по языковому признаку — в одной школе были и русские классы, и туркменские. В конце 1990-х туркменских детей запретили принимать в русские классы, но благодаря вездесущей коррупции можно было все. Когда я учился в седьмом классе, президент [Сапармурат Ниязов, он же Туркменбаши] решил провести эксперимент в школьном образовании. Началось впихивание материалов трех лет в два года, тут же подоспела «великая книга „Рухнама“», которая стала обязательной к обучению в школах. Сдача экзамена на знание «Рухнамы» также стала обязательной.

Никогда не забуду, как начиная с младших классов каждое утро проводились линейки, на которых все дети обязаны были читать священную клятву и петь гимн. В холле школы напротив входа находился «алтарь» Туркменбаши. На фоне ткани зеленого цвета стоял позолоченный бюст президента, по обе стороны стояли флаги Туркменистана и искусственные цветы, на стене висел портрет Туркменбаши, а по сторонам от него — текст гимна, клятвы, флаг и герб страны. В каждом классе «набор патриота» повторялся — за исключением бюста. Также существовала «президентская парта», на которой была скатерть из той самой зеленой ткани. На ней лежало стекло, а на стекле — «Рухнама» и другие книги, написанные лично президентом.

После школы меня вывезли на учебу в Россию. Получать образование в Туркменистане было невозможно. Во-первых, обучение велось только на туркменском языке, во-вторых, все прекрасно знали, что взятка за поступление на юридический факультет Туркменского государственного университета составляла в 2002 году 40 тысяч долларов США.

В 2004 году, проучившись два года в России, я перевелся на заочное и вернулся в Туркмению. Я увидел повальную коррупцию. Все знали суммы взяток в стране, начиная от мзды за превышение скорости и заканчивая взяткой за место руководителя государственного органа. Перспективы людей моего поколения напрямую зависели от связей и состоятельности родителей. Мне повезло избежать службы в армии на полностью законных основаниях, поэтому описать быт туркменских срочников я не могу, но друзья рассказывали, как в некоторых частях солдаты в прямом смысле добывали себе еду сами.

После смерти Туркменбаши появилась надежда на перемены к лучшему. [Новый президент Туркмении Гурбангулы] Бердымухамедов на первых порах дал понять, что страну ждут грандиозные преобразования, но спустя некоторое время стало ясно, что ничего не изменится. Кроме простой замены памятников и портретов одного на памятники и портреты другого в стране началась смена элит. В число тех, кому предложили стать новой элитой, входили как предприниматели, так и наркоторговцы, контрабандисты и валютчики. Эту прослойку населения президент призвал к сотрудничеству, прежние элиты были разогнаны. Начались чистки в государственных структурах, но это делалось не с целью искоренить коррупцию и установить порядок в стране, а с целью расставить везде своих людей. Реформы привели лишь к тому, что взятки стали больше, а жители беднее.

Многочисленные родственники Аркадага, которые всеми силами захватывали бизнес в стране. Предприниматели жили в постоянном страхе, ведь их бизнес могли просто забрать, независимо от того, была ли это автомойка в столице или крупное производство. Тем предпринимателям, кому везло, удавалось договориться о передаче доли в своем бизнесе с сохранением прав собственности и прав на принятие ключевых решений.

В 2016 году, после попытки переворота в Турции, Аркадаг решил, что соратники турецкого оппозиционера Гюлена есть и в Туркмении. Кроме этого, нужны были средства на подготовку к Азиатским играм 2017 года. Эти средства решили забрать у предпринимателей. Для беседы в органы приглашали граждан, которые учились в турецких школах и вузах за границей и в их филиалах в самой Туркмении, а также тех, кто вел совместный бизнес с турецкими компаниями. Как результат — массовые аресты предпринимателей из числа не желающих «делиться».

В 2015 году в Туркмении начался серьезный кризис, цены начали расти сумасшедшими темпами, жилье в столице подешевело примерно на 70%. Люди в прямом смысле бегут из страны — в основном в Россию и Турцию. В стране дефицит продуктов, местами даже голод, связанный с низкими зарплатами и высокими ценами как на импортные товары, так и на произведенные внутри страны. В стране нет лекарств и продуктов, коррупция превратилась в обыденность. Те, кто по разным причинам не успел продать жилье до конца 2015 года за адекватные деньги, сейчас готовы отдать квартиры и дома за копейки — лишь бы уехать из страны.

Наталья
21 год (имя изменено, место жительства не сообщила)

Я родилась и выросла в Ашхабаде. Уехала, когда достигла совершеннолетия, поступив в вуз за границей. Училась в школе на русском, но немного говорила и по-туркменски — пока жила в стране. После отъезда быстро утратила эту способность, так как в семье по-туркменски не говорили.

В моей семье в то время мало кто выезжал за рубеж, но раньше те, кому это удавалось, делали это без каких-либо проблем. Сейчас же на паспортном контроле часто можно услышать странные вопросы или комментарии вроде «Сколько зарабатывают в стране вашего пребывания во время обучения?». Плюс появляется все больше и больше требований, которые нужно соблюдать, чтобы иметь возможность выезжать.

Экономические трудности начались, когда появились планы [проводить в Туркменистане] «Азиаду» — зарплаты стали задерживать, потом ввели банковские карты, на которые она начислялась. Родители просто не могли обналичить зарплату, так как в банкоматах не было денег. Потом начался запрет на ввоз заграничной продукции — он был формальный, но очевидный, ведь цены на все, что имело заграничные корни, резко возросли. В тот момент я уже уехала учиться — и, прилетая каждый год, вижу, насколько резко меняется картина. Становится все хуже и хуже.

Мои родственники живут по всей Туркмении. Чем дальше от столицы, тем меньше заметны перемены. Но я уверена, что просто взрослые не рассказывают мне обо всех сложностях, с которыми сталкиваются. Работают, пока есть работа. В Ашхабаде и других более или менее больших городах есть оттенок «прогресса», пусть и слегка фальшивый. В селах же это больше напоминает какое-то средневековье, несмотря на автомобили и электричество. Но при этом, как ни странно, мне все больше кажется, что в селах уровень комфорта выше. Людей дергают попросту меньше, не так, как в городах.

Голода как такового нет. По крайней мере не было, когда я была на родине в последний раз год назад. И переезды в другие страны больше выглядят как попытки переждать бурю в безопасном месте, чем как бегство. Однако это не отменяет сам факт того, что когда спрашиваешь у человека, хочет ли он уехать отсюда, в 9 из 10 случаев ответом послужит короткое «да».

Я не думаю, что за всем этим стоит президент. Он же там не один все решает, верно? Череда глупых решений, неправильные приоритеты, отсутствие действительно хороших экономистов сделали свое дело. Я думаю, сам менталитет, привычка «выживать любой ценой» привели к такому положению. Ведь в министерствах сидят такие же туркмены, как и в обычных кабинетах ЖКХ, например.

Николай
28 лет, живет в России (имя изменено)

Я родился в 1991 году в Ашхабаде, жил там и в пригородах, позже — в Туркменабаде, бывшем Чарджоу, это город на границе Туркменистана и Узбекистана. Когда произошла смена власти, я уже оканчивал школу. Когда я только начинал учиться, идеология уже проникала в школу — но не на таком диком уровне [как сейчас]. Постепенно это начало скатываться в какой-то ужас. Начиная с первого класса нас в школе заставляли учить клятву и гимн. Клятву я до сих пор помню. Там слова такие: если я что-то скажу против президента, да отнимется язык мой. Каждый день нас заставляли это повторять перед школой на линейке. Всех выстраивали и заставляли петь.

Где-то с 2000 года, после того как вышла книга президента [Ниязова] «Рухнама», в школе ее начали вводить как часть образовательной программы. Учителей заставляли сдавать аттестацию — и там тоже был экзамен по «Рухнаме». Дошло до того, что без этого экзамена ни в университет не поступишь, ни водительские права не получишь.

Я жил на одном из центральных проспектов в Ашхабаде. Не тот центр, где дворцы из белого мрамора, просто один из старых районов, построенных в советское время. По улице постоянно проезжают кортежи чиновников. В это время всех людей, которые ходят по этой улице, загоняют в какие-то парки, дворы. В домах заставляют закрывать окна — обычная история.

У меня инвалидность с детства, поэтому после четырех классов школы я перешел на домашнее обучение. Получать в Туркменистане высшее образование я даже не пытался — оно нужно [в стране] исключительно для того, чтобы получить диплом, куда-то устроиться и зарабатывать на этом дипломе через взяточничество. Соответственно, для того чтобы просто поступить в университет или институт, нужно тоже занести какого-то уровня взятку. Называли совершенно безумные суммы уровня 40–50 тысяч долларов, просто чтобы поступить.

Летом 2014 года я уехал в Россию, но с тех пор приезжал в Туркмению. Я бы сказал, что выезд [из страны] более-менее свободный, если есть возможность получить визу. Но многие люди находятся в черных списках — туда можно попасть по совершенно случайным причинам. Часто не выпускают тех, у кого два гражданства, — понятно, что среди русскоязычных жителей таких много. Именно поэтому очень трудно уехать, например, по российской программе переселения соотечественников. Я просто уехал и все необходимые документы получил уже в России. Я до сих пор остаюсь гражданином Туркменистана. Они до сих пор думают, что я в России нахожусь на лечении.

Я застал самое начало кризиса [в Туркмении], когда начались проблемы с обменом валюты. До моего отъезда, если нужно было поменять манаты на доллары, ты просто приходил в обменник и менял. Когда я приехал в 2015 году, начали вводить ограничения: нельзя менять больше тысячи долларов в месяц или вроде того, обязательно при обмене денег спрашивали паспорт и смотрели прописку.

Насколько я понимаю, сейчас фактически запрещен обмен денег и люди меняют валюту на черном рынке. Из-за этого возникают огромные проблемы с тем, чтобы переслать деньги родственникам. Например, если я захочу прислать деньги своим родителям, я не смогу этого сделать. Официальный курс доллара сохраняется на уровне 3,5 маната, но реально это 18–20 манат. Если я посылаю тысячу долларов (условно) родителям через какую-нибудь систему денежных переводов, типа Western Union, они все будут сразу же конвертироваться в манаты по официальному курсу. Кроме того, фактической возможности пересылать деньги нет, потому что начинают требовать справки — о гражданстве, о доказательстве родства.

Паспорт, кстати, спрашивали и в интернет-кафе. Помню, как застал их появление. После того как Бердымухамедов стал президентом — это было одним из его предвыборных обещаний: позволить людям пользоваться интернетом. По телевизору показывали, как открывали кафе в Ашхабаде, в других городах. Возможно, сейчас эти кафе все еще работают — но вообще с интернетом все не очень. Например, блокируются мессенджеры. Для людей, которые живут за границей, это главный способ общения с родственниками. Сперва все пользовались скайпом, потом его заблокировали. Все перешли на [мессенджер] Line — скоро закрыли и его. Сейчас есть следующий, он пока работает. Я программист и немного понимаю, как это устроено, — думаю, что его не блокируют либо потому, что он вообще не шифрует трафик, либо потому, что власти Туркменистана каким-то образом получили ключи шифрования.

Тимофей
34 года, живет в России

Я работаю в петербургской компании «Возрождение». С 2010 года она занимается строительством дорог, развязок, мостов, эстакад в Туркменистане, в основном в Ашхабаде. С 2012 по 2016 год я работал на этих проектах в качестве юриста — жил там по несколько месяцев, иногда по полгода. В общей сложности проводил там 9–10 месяцев в году.

Первое, что меня поразило там, — климат. Когда я туда летел, мне представлялись пейзажи в духе фильма «Кин-дза-дза»: пустыня, барханы. Я прилетел, а там снег. Зимой там бывает холодно, бывает минус 20 даже.

Когда я прилетел, естественно, сразу же пошел гулять. Очень своеобразный сам Ашхабад. Все представляют себе ветхие строения, полуразвалившиеся дома. Приезжаешь — а там мраморные дворцы, золотые купола, мечети, здание суда огромное из стекла, золотых вставок и белого мрамора. Центр города сделан очень пафосно, очень впечатляет. На центральных улицах, где дворцы, нет людей. Стоят одинокие солдатики, которые прогоняют людей со стороны президентского дворца.

До 2014 года в Туркмении было вполне неплохо. Была довольно высокая предпринимательская активность, очень многие сдавали квартиры в Ашхабаде, причем официально. Были большие поставки из Китая, везли «Самсунги», айфоны. В домах висели широкоэкранные телевизоры, был большой поток подержанных машин из Арабских Эмиратов, их возили за какие-то совершенно небольшие деньги. Плюс строительство велось по стране. И наша компания, и турецкие подрядчики — все что-то строили: дворцы, высотные здания, парки. Все кипело, бурлило. Народ даже не ездил в Россию на заработки. По нашим меркам все стоило очень дешево, уровень жизни был такой, что местные все могли себе позволить. Плюс граждане получали бесплатно сколько-то бензина, бесплатный газ, коммунальные услуги.

Потом, в 2014 году, совпало одновременно несколько обстоятельств. Упали цены на нефть и газ, поменялись курсы, обрушилось одновременно несколько валют, в том числе рубль, а у Туркмении большой товарообмен с Россией был. Договор с Туркменией расторг «Газпром», с иранцами они поссорились.

Это все привело к тому, что в бюджете стало мало денег, перестало хватать на стройку, стало сложно госпредприятиям, бюджетным учреждениям. Правительство отреагировало очень характерно: президент клялся, что курс маната к доллару не изменится, но так не получилось. Появились черные обменники, тут же народ стал мухлевать с валютой, тут же появились сложности с обменом валюты в государственных банках. Вместе с этим стал расти контроль, стали расти налоги, стали требовать у индивидуальных предпринимателей взносы в [государственные] фонды. Как мне показалось, они попытались компенсировать сокращение внешних доходов увеличением сборов. Вместе с этим усилился блат. Чиновники, которые причастны к контролю, стали заводить в торговлю своих знакомых, родственников.

Но при этом еще 2016 году, когда уже были сложности, еще не было таких проблем [как сейчас]. Там всего хватало. Торговля на рынках и в магазинах вполне нормально шла. Было много иранских товаров, пакистанских. Ситуация усугубилась еще и тем, что внутренний оборот в стране обеспечивал сравнительно небольшой контингент состоятельных людей — они создавали рабочие места и так далее. Но в 2016 году, когда гайки начали закручивать уже прилично, они все побросали и уехали — кто в Россию, кто в другие азиатские республики. Они вывели очень большое количество денег — где-то две трети накоплений населения просто уехало с их обладателями.

Алексей
27 лет, живет в одной из стран Евросоюза (имя изменено)

Мне в какой-то мере повезло — появилась возможность уехать. У многих живущих там этой возможности нет. Ты живешь в богом забытой стране, не знаешь английского языка, чаще всего знаешь русский достаточно плохо, на уровне разговорной речи. Образование там никчемное. Нигде, ни в одной стране мира, ни в одном журнале страны вы никогда не прочтете статью известного туркменского химика, скажем.

У моей семьи был достаточный доход, чтобы у меня была возможность поехать, получить образование за рубежом. Учился я в Украине, в Харькове. После окончания учебы — четыре года назад — в Туркменистан я не вернулся.

В «черных списках» на выезд не так много людей, но они есть. Некоторых должны были включить, но они успевали уехать. То есть там все так происходит: случилось какое-то событие — и начинается процесс. В принципе, даже когда я в 18 лет уезжал учиться, у меня очень сильно дрожали руки при подходе к таможне — потому что в 18 лет наступает призывной возраст. И в принципе, тебе пограничник может сказать: ты не летишь никуда, и все, и ты ничего не сделаешь.

У нас есть такое выражение: «боланок». Дословно переводится — «нельзя». На любой вопрос, на любое возмущение тебе чиновник, милиционер — неважно кто — ответит просто: «боланок». Мне очень повезло, что я могу смотреть на эту ситуацию со стороны. Находясь там, ты не понимаешь ничего. Ты принимаешь это как естественное — наверное, так оно везде. И ты будешь жить как все, со взятками, не будешь знать, что происходит в мире — вообще ничего, потому что способов получить эту информацию о внешнем мире у тебя нет.

Наш файервол, кстати, помощнее китайского будет. У нас запрещено все: ютьюб, фейсбук, WhatsApp, скайп, Viber, «ВКонтакте». Блокировку Telegram в последнее время научились обходить. Там есть стикеры с нашим президентом! Это, конечно, бунт. Если он узнает, что в Telegram над ним могут насмехаться — самое мягкое и самое быстрое, что он сделает, это просто заблокирует Telegram и будет это делать до победного.

Еще одна важная проблема — с двойным гражданством. Раньше было соглашение между Россией и Туркменистаном о признании двойного гражданства — можно было просто прийти в посольство и получить [российский] паспорт. Но все изменилось после покушения на нашего президента [Ниязова в 2002 году]. У одного из тех, кого обвинили в организации, было российское гражданство. И начались притеснения.

Туркменистан вышел из соглашения о двойном гражданстве, и люди, которые не успели получить российский паспорт до 2003 года, уже не могли этого сделать. До 2010 года загранпаспортов в Туркмении не было, можно было выезжать из страны по внутреннему. Потом при получении загранпаспорта спрашивали: есть ли у вас второе гражданство? Если отвечаешь, что есть, тебе говорят: больше одного иметь запрещено, выбирайте, какое оставляете.

В последнее время поток людей оттуда увеличился просто до немыслимых размеров. Те, у кого есть российские паспорта, — они все уезжают в Россию. Остаются те, кто не может продать недвижимость. Они готовы продавать ее задешево, но проблема в том, что, скорее всего, ты продашь ее за манаты, то есть за местную валюту. А ее ни в одном банке мира никто тебе не поменяет на доллары. У тебя будет хренова туча этих манатов, с которыми ты не сможешь ничего сделать.

Константин Бенюмов, «Медуза»